Можно ли умереть дважды? - Страница 94

— Хорошо, что я смог застать тебя, Бекстрём, — сказал его новый шеф. — Ты извини, но я немного обеспокоен.

— Если я могу чем-то помочь тебе, то всегда готов, — заверил Бекстрём. — Ибо кем бы я иначе был, если бы не поддержал моего собрата в беде.

— Спасибо, Бекстрём, — сказал Карл Боргстрём. — Огромное спасибо. Но у меня создалось впечатление, что у вас чуть ли не война с нашим прокурором.

— Ничего не понимаю, — продемонстрировал глубочайшее удивление Бекстрём. — Мы только что закончили нашу еженедельную встречу, подвели промежуточное итоги хода расследования, и у нас не возникло никаких проблем. Все идет своим чередом, а что касается нашего прокурора, по-моему, она такая, как обычно. Корректно держится и работает с душой.

— То есть она не выглядит настроенной агрессивно?

— Нет. Такая, как обычно.

— Приятно слышать. Она была у меня, причем неоднократно, вот и сейчас заходила, и я решил позвонить тебе, потому что начал немного за нее беспокоиться.

— Сам я ничего такого не заметил. Все, на мой взгляд, прекрасно. Зачем людям воевать, почему должна литься кровь, почему люди должны страдать из-за чьего-то тщеславия? Замечательные слова, Боргстрём. Замечательные слова из нашей священной песни, — сказал Бекстрём.

— Да, действительно, — согласился Боргстрём. — Но она приходила ко мне и была явно не в себе, да будет тебе известно, а потом позвонили снизу, с ресепшен, и сказали, что Хвасс там ждала пара телохранителей из СЭПО.

Это, возможно, все и объясняет, — оживился Бекстрём. — Наверняка что-то другое беспокоит ее. Кто-то, например, угрожает ей. Какой-нибудь чокнутый директор банка, с кем она столкнулась, работая в службе по борьбе с экономическими преступлениями.

— Ты так думаешь?

— А как же иначе? — ответил Бекстрём. — У нас ведь здесь мир и покой.

«Вот тебе немного пищи для размышления», — подумал он, закончив разговор.

«Еще один, — подумал Карл Боргстрём. — Во-первых, баба, которая выглядит больной на всю голову, орет и скандалит и одержима манией преследования. А во-вторых, собственный сотрудник, свихнувшийся на христианской почве».

73

Каждое лето более тридцати лет назад Хаквин и его приятели играли на острове Уфердсён в беглеца и охотников и, чтобы сделать свою забаву более интересной, придумали особый вариант игры. За несколько часов до ужина один из них должен был убежать, прихватив общий мешок с провизией. Если ему удавалось спрятаться так хорошо, что они не могли найти его в течение двух часов, все продукты переходили ему. И остальным приходилось платить победителю деньги за еду. Поскольку спрятаться на Уфердсёне не составляло большого труда, они ограничили игровую территорию небольшим пространством вокруг их наблюдательных вышек. Беглец не мог выходить за его пределы. Ему давали только пять минут, чтобы спрятаться. И он не имел права перемещаться, когда остальные искали его. Через два часа охота прекращалась. Охотники приходили к деревянной хижине и ждали, пока беглец вернется к ним. Поступали так исключительно для того, чтобы ему не потребовалось раскрывать свое убежище, на случай если придется использовать его снова.

Их беглец обычно всегда попадался. Даже Хаквин, в тот раз, когда лежал под водой в бухте и пытался дышать через тростник.

— Необычайно глупо с моей стороны, — констатировал он тридцать лет спустя.

— Они поймали тебя, — сказала Анника Карлссон.

— Я чуть не захлебнулся, а когда высунул голову, чтобы подышать, они меня засекли.

— Значит, беглец всегда попадался?

— Почти всегда.

— И никто не пытался жульничать?

— Нет, скаутская честь. Стоило запятнать ее один раз, и все отвернулись бы от тебя.

— И все попадались?

— Да, за исключением одного из нас, — сказал Хаквин. — Он никогда не попадался.

— И не жульничал?

— Нет, — ответил Хаквин. — Я не верил в это даже в то время. А сейчас понял, где он прятался. Это был необычайно хитрый тип. Его прозвали Лисом, а те ведь отличаются особой хитростью, как тебе наверняка известно.

— Ты помнишь его настоящее имя? — спросила Анника Карлссон.

— Мы пользовались прозвищами, — сказал Хаквин. — Меня звали Хаке или Хаке Дятел. Его Лисом или Йерка Лис.

— Йерка?

— Да, Эрик, значит. Йерка на сленге ведь будет Эрик. Никто не называл меня Хаквин, помимо папы и мамы, конечно. Все другие говорили Хаке.

— А как его еще звали? — спросила Анника Карлссон.

— Дай мне подумать. — Хаквин Фурухьельм почесал свою белокурую шевелюру. — Собственно, ведь его звали не Эрик…

— Эрика звали не Эрик, — повторила за ним Анника Карлссон. «Хаквин, похоже, соображает не слишком быстро», — подумала она.

— Я имею в виду, он был вроде меня. Меня ведь зовут Густав Хаквин. Хаквин мое второе имя, но используется главным образом оно.

— И как же его полное имя?

— Даниэль, — сообщил Хаквин. — Эрик Даниэль Джонсон, так его звали.

— Эрик Даниэль Джонсон, в миру более известный как Даниэль, — сказала Анника Карлссон.

«Как тесен мир», — подумала она.

— Точно, — подтвердил Хаквин. — Он не имел ничего против, когда мы называли его Лисом. Зато обращение Данне воспринимал не лучшим образом.

— Этот Эрик Даниэль Джонсон, — сказала Анника. — Ты поддерживал с ним контакт позднее?

— Нет, никогда. По-моему, я не встречался с ним нигде, помимо скаутского лагеря. А там мы провели вместе три лета, если мне память не изменяет, в 1981, 1982 и 1983 годах. Но это я могу выяснить, если хочешь.